Сцена пустая. Посреди лестница, на сцене прямоугольник, нарисованный красной краской. Актеры сидят в тени, глядя перед собой – отыграли – выключились. Между сценами невнятная музыка, белый шум – обычно так между радиостанциями, когда настраиваешься на определенную волну.

Уже прошло несколько часов, а меня не отпускает чувство пережатого горла, когда невозможно вздохнуть глубоко. Ощущение, будто стал свидетелем настоящего человеческого горя, не сыгранного, а прожитого. Все стоит перед глазами помертвевшее лицо Менения, отвергнутого другом, Кориолана, протягивающего руки к матери и утирающего слезы. Знание, что это знакомые и любимые актеры, совершенно ничего не смягчает. Даже наоборот, как будто сильней и больней.

Самое поразительное, что пьеса скорее не понравилась. Мы потом говорили о том, что если б не этот состав, все было бы страшно пафосно и плоско. Если бы играли. Но тут жили, умирали. Когда выходят на поклон – это уже другие люди. Те, которые были – умерли, сгорели, залили сцену кровью.

Когда там, на экране, начинают аплодировать, мы, в нашем заштатном кинотеатре, присоединяемся к ним. Где мы и где Лондон. Теперь, наверное, можно говорить, что видела Марка Гэтисса живьем, и это будет почти что правдой.

Katya Neklyudova, 2014